Неточные совпадения
Все мечты мои, во
сне и наяву,
были о нем: ложась спать, я желал, чтобы он мне приснился; закрывая глаза, я видел его
перед собою и лелеял этот призрак, как лучшее наслаждение.
Руку Самгина он стиснул так крепко, что Клим от боли даже топнул ногой. Марина увезла его к себе в магазин, — там, как всегда, кипел самовар и, как всегда,
было уютно, точно в постели,
перед крепким, но легким
сном.
На человека иногда нисходят редкие и краткие задумчивые мгновения, когда ему кажется, что он переживает в другой раз когда-то и где-то прожитой момент. Во
сне ли он видел происходящее
перед ним явление, жил ли когда-нибудь прежде, да забыл, но он видит: те же лица сидят около него, какие сидели тогда, те же слова
были произнесены уже однажды: воображение бессильно перенести опять туда, память не воскрешает прошлого и наводит раздумье.
— Человек чистый и ума высокого, — внушительно произнес старик, — и не безбожник он. В
ём ума гущина, а сердце неспокойное. Таковых людей очень много теперь пошло из господского и из ученого звания. И вот что еще скажу: сам казнит себя человек. А ты их обходи и им не досаждай, а
перед ночным
сном их поминай на молитве, ибо таковые Бога ищут. Ты молишься ли
перед сном-то?
«Мама, говорит, я помню эту сосну, как со
сна», — то
есть «сосну, как со
сна» — это как-то она иначе выразилась, потому что тут путаница, «сосна» слово глупое, но только она мне наговорила по этому поводу что-то такое оригинальное, что я решительно не возьмусь
передать.
Он, может
быть, жаждал увидеть отца после долголетней разлуки, он, может
быть, тысячу раз
перед тем, вспоминая как сквозь
сон свое детство, отгонял отвратительные призраки, приснившиеся ему в его детстве, и всею душой жаждал оправдать и обнять отца своего!
Следующие два дня
были дождливые, в особенности последний. Лежа на кане, я нежился под одеялом. Вечером
перед сном тазы последний раз вынули жар из печей и положили его посредине фанзы в котел с золой. Ночью я проснулся от сильного шума. На дворе неистовствовала буря, дождь хлестал по окнам. Я совершенно забыл, где мы находимся; мне казалось, что я сплю в лесу, около костра, под открытым небом. Сквозь темноту я чуть-чуть увидел свет потухающих углей и испугался.
Вечером мы отпраздновали переход через Сихотэ-Алинь. На ужин
были поданы дикушки, потом сварили шоколад,
пили чай с ромом, а
перед сном я рассказал стрелкам одну из страшных повестей Гоголя.
Сна как не бывало. На биваке поднялся шум. Голоса людей смешивались с лаем собак. Каждый старался рассказать, что он видел. Загурский говорил, что видел кабана, а Туртыгин спорил и доказывал, что это
был медведь. Собаки отбегали от костра, лаяли, но тотчас же возвращались обратно. Только
перед рассветом они немного успокоились.
Этот человек в цвете лет, он, которого улыбка, взгляд у меня
перед глазами, — его будто нет?..» Меня клонил тяжелый
сон, и мне
было страшно холодно.
— Снилось мне, чудно, право, и так живо, будто наяву, — снилось мне, что отец мой
есть тот самый урод, которого мы видали у есаула. Но прошу тебя, не верь
сну. Каких глупостей не привидится! Будто я стояла
перед ним, дрожала вся, боялась, и от каждого слова его стонали мои жилы. Если бы ты слышал, что он говорил…
Месяц, остановившийся над его головою, показывал полночь; везде тишина; от пруда веял холод; над ним печально стоял ветхий дом с закрытыми ставнями; мох и дикий бурьян показывали, что давно из него удалились люди. Тут он разогнул свою руку, которая судорожно
была сжата во все время
сна, и вскрикнул от изумления, почувствовавши в ней записку. «Эх, если бы я знал грамоте!» — подумал он, оборачивая ее
перед собою на все стороны. В это мгновение послышался позади его шум.
Мы вернулись в Ровно; в гимназии давно шли уроки, но гимназическая жизнь отступила для меня на второй план. На первом
было два мотива. Я
был влюблен и отстаивал свою веру. Ложась спать, в те промежуточные часы
перед сном, которые прежде я отдавал буйному полету фантазии в страны рыцарей и казачества, теперь я вспоминал милые черты или продолжал гарнолужские споры, подыскивая аргументы в пользу бессмертия души. Иисус Навит и формальная сторона религии незаметно теряли для меня прежнее значение…
Ужинали
перед сном, что
было у кого, а утром нам начали выдавать, что следует.
Так проходит вся ночь. К рассвету Яма понемногу затихает, и светлое утро застает ее безлюдной, просторной, погруженной в
сон, с накрепко закрытыми дверями, с глухими ставнями на окнах. А
перед вечером женщины проснутся и
будут готовиться к следующей ночи.
И в хрустально-чистом холодном воздухе торжественно, величаво и скорбно разносились стройные звуки: «Святый боже, святый крепкий, святый бессмертный, помилуй нас!» И какой жаркой, ничем ненасытимой жаждой жизни, какой тоской по мгновенной, уходящей, подобно
сну, радости и красоте бытия, каким ужасом
перед вечным молчанием смерти звучал древний
напев Иоанна Дамаскина!
Нелли в этот вечер
была как-то особенно грустна и даже чем-то озабочена. Как будто она видела дурной
сон и задумалась о нем. Но подарку Маслобоева она очень обрадовалась и с наслаждением поглядывала на цветы, которые поставили
перед ней в стакане.
— Просто на себя не похож, — говорила она, — в лихорадке, по ночам, тихонько от меня, на коленках
перед образом молится, во
сне бредит, а наяву как полуумный: стали вчера
есть щи, а он ложку подле себя отыскать не может, спросишь его про одно, а он отвечает про другое.
Летнее утро
было хорошо, как оно бывает хорошо только на Урале; волнистая даль
была еще застлана туманом; на деревьях и на траве дрожали капли росы; прохваченный ночной свежестью, холодный воздух заставлял вздрагивать; кругом царило благодатное полудремотное состояние, которое овладевает
перед пробуждением от
сна.
Все еще о вчерашнем. Личный час
перед сном у меня
был занят, и я не мог записать вчера. Но во мне все это — как вырезано, и потому-то особенно — должно
быть, навсегда — этот нестерпимо-холодный пол…
Ушла. Я один. Два раза глубоко вздохнул (это очень полезно
перед сном). И вдруг какой-то непредусмотренный запах — и о чем-то таком очень неприятном… Скоро я нашел: у меня в постели
была спрятана веточка ландышей. Сразу все взвихрилось, поднялось со дна. Нет, это
было просто бестактно с ее стороны — подкинуть мне эти ландыши. Ну да: я не пошел, да. Но ведь не виноват же я, что болен.
Он протянул Ромашову горячую влажную руку, но глядел на него так, точно
перед ним
был не его любимый интересный товарищ, а привычное видение из давнишнего скучного
сна.
Сильное, но приятное утомление внезапно овладело им. Он едва успел раздеться — так ему хотелось спать. И последним живым впечатлением
перед сном был легкий, сладостный запах, шедший от подушки — запах волос Шурочки, ее духов и прекрасного молодого тела.
Конечно, у нее еще
был выход: отдать себя под покровительство волостного писаря, Дрозда или другого влиятельного лица, но она с ужасом останавливалась
перед этой перспективой и в безвыходном отчаянии металась по комнате, ломала себе руки и билась о стену головой. Этим начинался ее день и этим кончался. Ночью она видела страшные
сны.
Показаться
перед нею не жалким мальчиком-кадетом, в неуклюже пригнанном пальто, а стройным, ловким юнкером славного Александровского училища, взрослым молодым человеком, только что присягнувшим под батальонным знаменем на верность вере, царю и отечеству, — вот
была его сладкая, тревожная и боязливая мечта, овладевавшая им каждую ночь
перед падением в
сон, в те краткие мгновенья, когда так рельефно встает и видится недавнее прошлое…
— Оборони бог, родимые! Коней можно привязать, чтоб не
ели травы; одну ночку не беда, и так простоят! А вас, государи, прошу покорно, уважьте мою камору; нет в ней ни сена, ни соломы, земля голая. Здесь не то, что постоялый двор. Вот только, как
будете спать ложиться, так не забудьте
перед сном прочитать молитву от ночного страха… оно здесь нечисто!
«Мужайся, князь! В обратный путь
Ступай со спящею Людмилой;
Наполни сердце новой силой,
Любви и чести верен
будь.
Небесный гром на злобу грянет,
И воцарится тишина —
И в светлом Киеве княжна
Перед Владимиром восстанет
От очарованного
сна».
Это наконец стало целью его жизни, он даже отказался
пить водку,
перед сном вытирал тело снегом,
ел много мяса и, развивая мускулы, каждый вечер многократно крестился двухпудовой гирей. Но и это не помогало ему. Тогда он зашил в рукавицы куски свинца и похвастался Ситанову...
Потом приснилась Людмиле великолепная палата с низкими, грузными сводами, — и толпились в ней нагие, сильные, прекрасные отроки, — а краше всех
был Саша. Она сидела высоко, и нагие отроки
перед нею поочередно бичевали друг друга. И когда положили на пол Сашу, головою к Людмиле, и бичевали его, а он звонко смеялся и плакал, — она хохотала, как иногда хохочут во
сне, когда вдруг усиленно забьется сердце, — смеются долго, неудержимо, смехом сомозабвения и смерти…
Кожемякин не успел или не решился отказать, встреча
была похожа на жуткий
сон, сердце сжалось в трепетном воспоминании о Палаге и тёмном страхе
перед Савкой.
Он ушел. Я тотчас же лег, усталый и измученный донельзя. День
был трудный. Нервы мои
были расстроены, и, прежде чем заснуть, я несколько раз вздрагивал и просыпался. Но как ни странны
были мои впечатления при отходе ко
сну, все-таки странность их почти ничего не значила
перед оригинальностью моего пробуждения на другое утро.
Он
выпивает, согревается, и через несколько часов богатырского
сна в джулуне он снова на коне
перед табуном.
Кирша поехал далее, а крестьянская девушка, стоя на одном месте, провожала его глазами до тех пор, пока не потеряла совсем из виду. Не доехав шагов пятидесяти до пчельника, запорожец слез с лошади и, привязав ее к дереву, пробрался между кустов до самых ворот загородки. Двери избушки
были растворены, а собака спала крепким
сном подле своей конуры. Кирша вошел так тихо, что Кудимыч, занятый счетом яиц, которые в большом решете стояли
перед ним на столе, не приподнял даже головы.
В нем обозначалось, что"дворовый человек Никанор Дмитриев
был одержим болезнию, по медицинской части недоступною; и эта болезнь зависящая от злых людей; а причиной он сам, Никанор, ибо свое обещание
перед некою девицей не сполнил, а потому она через людей сделала его никуда не способным, и если б не я в этих обстоятельствах объявился ему помощником, то он должен
был совершенно погибнуть, как червь капустная; но аз, надеясь на всевидящее око, сделался ему подпорой в его жизни; а как я оное совершил,
сне есть тайна; а ваше благородие прошу, чтоб оной девице впредь такими злыми качествами не заниматься и даже пригрозить не мешает, а то она опять может над ним злодействовать".
— Голубые
сны вижу я… Понимаешь — всё будто голубое… Не только небо, а и земля, и деревья, и цветы, и травы — всё! Тишина такая… Как будто и нет ничего, до того всё недвижимо… и всё голубое. Идёшь будто куда-то, без усталости идёшь, далеко, без конца… И невозможно понять —
есть ты или нет? Очень легко… Голубые
сны — это
перед смертью.
Сон мой
был в руку, родная!
Сон перед Спасовым днем.
В поле заснула одна я
После полудня, с серпом,
Вижу — меня оступает
Сила — несметная рать, —
Грозно руками махает,
Грозно очами сверкает.
Думала я убежать,
Да не послушались ноги.
Стала просить я помоги,
Стала я громко кричать.
Запели песни, засмеялись, захвастали друг
перед другом своей работой, стали шутить, пожилые добыли водки и немножко
выпили с устатка, а молодёжь почти до утра гуляла по улице, и всё
было хорошо, как во
сне.
Во время этого
сна, по стеклам что-то слегка стукнуло раз-другой, еще и еще. Долинский проснулся, отвел рукою разметавшиеся волосы и взглянул в окно. Высокая женщина, в легком белом платье и коричневой соломенной шляпе, стояла
перед окном, подняв кверху руку с зонтиком, ручкой которого она только стучала в верхнее стекло окна. Это не
была золотистая головка Доры — это
было хорошенькое, оживленное личико с черными, умными глазками и французским носиком. Одним словом, это
была Вера Сергеевна.
Сестра слушала, как я и доктор спорили, и в это время выражение у нее
было радостно-восторженное, умиленное и пытливое, и мне казалось, что
перед ее глазами открывался мало-помалу иной мир, какого она раньше не видала даже во
сне и какой старалась угадать теперь.
Когда так медленно, так нежно
Ты
пьешь лобзания мои,
И для тебя часы любви
Проходят быстро, безмятежно;
Снедая слезы в тишине,
Тогда, рассеянный, унылый,
Перед собою, как во
сне,
Я вижу образ вечно милый;
Его зову, к нему стремлюсь;
Молчу, не вижу, не внимаю;
Тебе в забвенье предаюсь
И тайный призрак обнимаю.
Об нем в пустыне слезы лью;
Повсюду он со мною бродит
И мрачную тоску наводит
На душу сирую мою.
И странно
было то, и особенно страшно, как во
сне: каждый день, видя мать, поцеловавшись с нею
перед тем, как идти в комитет, он нисколько не думал о ней, упускал ее из виду просто, естественно и страшно.
Я
был доволен его сообщением, начиная уставать от подслушивания, и кивнул так усердно, что подбородком стукнулся в грудь. Тем временем Ганувер остановился у двери, сказав: «Поп!» Юноша поспешил с ключом открыть помещение. Здесь я увидел странную, как
сон, вещь. Она произвела на меня, но, кажется, и на всех, неизгладимое впечатление: мы
были перед человеком-автоматом, игрушкой в триста тысяч ценой, умеющей говорить.
Впрочем, этого на бумаге
передать нельзя. Вредны ли эти
сны? О нет. После них я встаю сильным и бодрым. И работаю хорошо. У меня даже появился интерес, а раньше его не
было. Да и немудрено, все мои мысли
были сосредоточены на бывшей жене моей.
Под утро комната наполнилась удушливым серным запахом. На рассвете Коротков уснул и увидал дурацкий, страшный
сон: будто бы на зеленом лугу очутился
перед ним огромный, живой биллиардный шар на ножках. Это
было так скверно, что Коротков закричал и проснулся. В мутной мгле еще секунд пять ему мерещилось, что шар тут, возле постели, и очень сильно пахнет серой. Но потом все это пропало; поворочавшись, Коротков заснул и уже не просыпался.
Она уже с скрытой злостью спрашивает его, случилось ли ему хоть нечаянно «добро о ком-нибудь сказать», и исчезает при входе отца, выдав последнему почти головой Чацкого, то
есть объявив его героем рассказанного
перед тем отцу
сна.
Непобедимая истома вдруг охватила тело Арбузова, и ему захотелось долго и сладко, как
перед сном, тянуться руками и спиной. В углу уборной
были навалены большой беспорядочной кучей черкесские костюмы для пантомимы третьего отделения. Глядя на этот хлам, Арбузов подумал, что нет ничего лучше в мире, как забраться туда, улечься поуютнее и зарыться с головой в теплые, мягкие одежды.
Семенов открыл отяжелевшие веки, и в сизом тумане душной камеры
перед ним обрисовалось красное лицо с горящими глазами. Кто-то сидел на нарах, обнявшись с пьяной простоволосой арестанткой, которая покачивалась и, нагло ухмыляясь по временам, заводила пьяную песню. Большинство арестантов спало, но в центре камеры шла попойка. Увидев все это, Семенов тотчас же опять сомкнул глаза, и двоившееся сознание затуманилось. «Это
был только
сон», — думалось ему во
сне об этой картине из действительности.
Злой старик его
сна (в это верил Ордынов)
был въявь
перед ним.
Наконец сновидения сделались его жизнию, и с этого времени вся жизнь его приняла странный оборот: он, можно сказать, спал наяву и бодрствовал во
сне. Если бы его кто-нибудь видел сидящим безмолвно
перед пустым столом или шедшим по улице, то, верно бы, принял его за лунатика или разрушенного крепкими напитками; взгляд его
был вовсе без всякого значения, природная рассеянность, наконец, развилась и властительно изгоняла на лице его все чувства, все движения. Он оживлялся только при наступлении ночи.
Он
был мой друг. Уж нет таких друзей…
Мир сердцу твоему, мой милый Саша!
Пусть спит оно в земле чужих полей,
Не тронуто никем, как дружба наша,
В немом кладбище памяти моей.
Ты умер, как и многие, без шума,
Но с твердостью. Таинственная дума
Еще блуждала на челе твоем,
Когда глаза сомкнулись вечным
сном;
И то, что ты сказал
перед кончиной,
Из слушавших не понял ни единый.